Роман Вебер
«Сознательно покорять зрителя, мне кажется, путь в никуда. Смысл в том, чтобы очень сильно погрузиться в то, что ты делаешь»
Роман, ты играешь в театре и кино, владеешь английским и немецким. Что в твоей жизни появилось раньше — иностранные языки или творчество?
Английский я начал изучать ещё в специализированном детском саду. Затем в школе уезжал на несколько месяцев учиться в Оксфорд, в школу при колледже святой Магдалены. Жил в английской семье и был абсолютно изолирован от русского языка. Тогда ещё не было соцсетей, и с родителями созванивался раз в неделю, используя специальную международную карточку. В такой обстановке даже думать начал на английском. Сейчас, когда нет языковой практики, всё равно нахожу возможность погрузиться в языковую среду: смотрю фильмы, видеоэссе в оригинале, читаю. А вот актёрству я стал обучаться совершенно случайно. Поступал на режиссуру игрового кино, провалился, и театральная специальность стала хорошей альтернативой.
Ты окончил кафедру режиссуры и актёрского мастерства имени Зиновия Корогодского в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов. К каким методикам, школам ты обращаешься во время работы?
После института, который окончил более десяти лет назад, я изучал много разных методик и школ. Их применение зависит от конкретного проекта. Так, драму важно играть по школам Станиславского, Товстоногова, а в иммерсивных шоу мы прибегаем к технике ViewPoints. Она заточена под ощущение себя в пространстве, тесное взаимодействие с партнёрами и зрителями, возможность импровизировать здесь и сейчас. Техника позволяет через пластику, contemporary найти характер персонажа, провести событийную линию.
Среди твоих навыков — танцы, игра на гитаре, фехтование и сценический бой. Это уже пригодилось на сцене и перед камерой?
На гитаре я выучился играть ещё в школе, но забросил, а когда в институте понадобился навык для одного из спектаклей, вспомнил и довел его до ума. Вот, например, недавно выпустил спектакль, в котором в одной из сцен играю на гитаре стаканом. Также приходилось и драться на съёмочной площадке, и фехтовать на шпагах на сцене.
У тебя более 40 ролей в театрах и кино. Какие работы запомнились тебе больше, а кого ты бы хотел сыграть?
Если говорить о ролях, которые определили меня, то первое, что приходит на ум, это, конечно, учитель в «Безымянной звезде», дипломной работе режиссёра Натальи Фукс, она училась со мной на курсе. Спектакль шёл два с половиной часа, и первые полтора я практически не уходил со сцены. После выпуска мы играли этот спектакль ещё долго, и есть надежда на то, что мы его восстановим.
Вспоминается и то, как мы били степ и читали стихи Володина в спектакле «Старший сын» Юрия Дормидонтова в театре Малыщицкого. Это очень светлая история, и Вампилов, на мой взгляд, величайший драматург советской эпохи.
Конечно, невозможно не отметить первую роль в иммерсиве — в «Безликих». Тогда такие шоу только зарождались, и я, как и многие, знакомился с этим направлением. Мы с режиссёрами создавали персонажей, придумывали внутренние мотивы, внешние проявления и решили, что мой Алхимик, такая роль мне досталась, будет заикаться. Через это строили монологи.
Ещё один спектакль — «С любовью и всякой мерзостью» по рассказам Джерома Сэлинджера мы поставили в театре «Курт». И мне нравится говорить о наболевшем, злободневном, актуальном текстом, написанным несколько десятилетий назад.
А вот роли, которые мне бы хотелось сыграть, назвать трудно. Иногда предлагают классный материал, а спектакль выходит не очень, а бывает, на первый взгляд, странная роль, в которой ты себя не видишь, оказывается невероятно близка. Сыграть хотел бы, наверное, Зилова в «Утиной охоте» Вампилова. Хотя формально я уже вырос из этой роли, но мне кажется, что вампиловский персонаж с его глубиной чувств в нынешних реалиях должен быть постарше, чем в пьесе. И также я бы хотел сыграть короля Лира в одноименной трагедии Уильяма Шекспира.
Насколько я знаю, театр «Курт» открылся совсем недавно, и про него пока мало что известно. Расскажи, как он создавался?
Театр «Курт», открывшийся в конце сентября, создан из театра-студии при Дворце творчества на Фонтанке. У руля — режиссёр и педагог Екатерина Павлова. Она занималась с детьми и подростками, и многие из них настолько заряжались театром, что поступали на актёрское. А студенты и выпускники уже создавали «Курт». Поначалу ребята играли в театре «Особняк» на правах аренды, а сейчас основали небольшой камерный на 50 мест театр в офисном помещении на Чайковского, 16. Мы сами ломали перегородки, красили стены. Я привлёк художника по свету, некоторых актёров. Потихоньку встаём на ноги. Кстати, сам я познакомился с Екатериной случайно: со своей театральной студией привёз спектакль на фестиваль во Дворец творчества, а Катя заметила меня и пригласила к себе.
И для меня это удивительная история. Я всю жизнь работаю в независимых небольших театрах. Многие из них создавались в девяностых: театр Малыщицкого, Театр Дождей, Театр Поколений, театр «Особняк». А в 2022 году трудно было себе представить, что найдется кто-то настолько сумасшедший, что отважится на такой эксперимент — создать театр с нуля, на самоокупаемости, без грантов и поддержки государства. И я заразился этим настроем! Это ценно, когда ты ни от кого не зависишь. Тяжело и финансово, и морально, зато ты можешь говорить о чём хочешь и с кем хочешь.
На сцене, да и на съёмочной площадке нередки нестандартные ситуации. Есть что вспомнить?
Забавных историй много: и текст забывали, и выходили не в тот момент, и декорации разваливались, чинили их на ходу. Как-то играли «Пиковую даму» в театре Малыщицкого, в совсем небольшом зале на 80 мест. Зрители там сидят, что называется, на носу у актёров. После пролога, оканчивающегося словами «так в ненастные дни занимались они делом», мы, игроки в карты, должны были отрепетированным движением свернуть зонтики-трости и уйти в боковую кулису мимо первого ряда. Но так получилось, что во время нашего движения незапланированно погас свет. Как выяснилось позже, в пультовой вырубился диммер. Пока световик разбирался, в зале несколько секунд была полная темнота, хоть глаз выколи. И я иду последним, третьим, и слышу перед собой звуки «ай», «ой». Зажигается свет, я понимаю, что иду прямо на зрительницу в первом ряду. И у неё испуганные глаза. В последний момент свернул влево и ушёл за кулисы, но актёры передо мной все-таки ткнулись зонтиками в неё по очереди. Чуть погодя аккуратненько выходим играть следующую сцену, смотрим, а зрительница ушла из зала. Вот такое получается активное взаимодействие со зрителем.
С 2017 года ты актёр иммерсивных шоу. Сначала играл в «Безликих», сейчас в «Вернувшихся» режиссёра Мигеля. Расскажи о своих героях. Насколько сложно или, наоборот, легко удалось их понять и воплотить в реальность?
«Безликие» это вольная история, фантазия на тему, и там мы шли от себя. Я вместе с режиссёрами создал Алхимика — закрытого интеллектуала. На первом месте у него рациональное, а не эмоциональное, и во мне это откликается.
В иммерсивном шоу зрители либо хаотично перемещаются по площадке, либо намеренно выбирают персонажа, за которым ходят. Было интересно после шоу спускаться в бар и знакомиться со зрителями, которые следовали за мной, чтобы понять, в чем твой персонаж пересекается с гостями.
В «Вернувшихся» я играл одного из слуг, который не прописан в пьесе, и мне было где разгуляться. А Освальд — уже традиционная театральная роль. Персонаж подробно прописан в «Привидениях» Ибсена. Но пересечений у персонажа со мной оказалось больше, чем я предполагал на первый взгляд. В «Привидениях» много про детство, отношения с матерью, возвращение в родной дом спустя много лет — я люблю обращаться к этим темам в творчестве.
Говорят, что работа в иммерсивных театрах и обычных сильно отличается. Как проходят репетиции и чем покоряешь зрителей на шоу?
Сознательно покорять зрителя, мне кажется, путь в никуда. Смысл в том, чтобы очень сильно погрузиться в то, что ты делаешь. Есть такой термин — публичное одиночество, он парадоксальный, но очень точно передаёт то, что ты испытываешь как актёр на сцене или даже в кадре, это и позволяет «затянуть» зрителя к себе.
Когда маленький ребёнок играет в машинки, куклы, он создаёт целый мир внутри своей игры, и вокруг может твориться всё, что угодно — ему будет всё равно. И когда артист играет так, как ребёнок в игрушки, полностью погружается в историю, но при этом отдает себе отчёт в том, что вокруг зрители, технические вещи, партнёры, то как раз и получается пригласить зрителя стать частью мира актёра.
В иммерсивном театре, с одной стороны, технически это создать сложнее, потому что ты здесь и сейчас рядом со зрителями. Они не только видят и слышат малейшие подробности актёрской игры, но даже чувствуют запахи, потоки воздуха, когда актёры проходят мимо. С другой стороны, если ты уже погрузил зрителя в историю, то до финальных аккордов уже мало что может его выбить из атмосферы. И ты находишься на площадке ровно столько, сколько длится шоу. Это требует зверской концентрации, и нет возможности подумать о чём-то отвлеченном. Пока ты в гриме, твой персонаж существует.
В театре традиционном ты отыграл сцену и ушёл в гримёрку. До следующей сцены ты вне театрального пространства. А потом умудряешься впрыгнуть обратно в сцену, сделать так, чтобы ни у зрителя, ни у тебя не было ощущения, что ты в промежутке выпил кофе.
Ты не только играешь в театре и кино. У тебя есть опыт работы ассистентом-переводчиком режиссёра Эберхарда Кёлера. Какие полезные навыки ты приобрел на этом проекте?
После выпуска из института я работал ассистентом-переводчиком на спектакле «Дачники. Будущее без прошлого» в Театре Поколений. Четыре действия ставили режиссёры из трёх стран: Данила Корогодский (Россия), Кристофер Барекка (США) и Эберхард Кёлер (Германия). Актёрская команда, кроме одной актрисы, была из России — Сюзанна Хосс приехала из Швейцарии. Постановочная же команда состояла из американцев. Чтобы эта вавилонская башня общалась, нужен был единый язык — им оказался английский.
Понятно, что не все им владеют на должном уровне, поэтому я был связующим звеном. Переводил замечания актёрам, вопросы, координировал работу художественной части. Как оказалось, несмотря на то, что я общался на английском свободно, совсем не знал профессиональной лексики: как правильно сказать «прострелы», «авансцена», «арьерсцена». Причём даже деление сцены на сегменты в России, США и Германии отличается вплоть до того, что в языке нет эквивалентов. Приходилось объяснять несколькими словами или фразами.
Этот опыт мне помог в «Безликих» и «Вернувшихся» — здесь я тоже работал переводчиком, так как часть постановочной команды была из Америки.
Более пяти лет ты преподаешь актёрское мастерство школьникам, в том числе вёл занятия в театре-студии «Горошины» в группе «Театр на английском языке». Вы преимущественно ставили спектакли по современным произведениям или классике?
В «Горошинах» я год проработал вдвоём с носителем языка Маркусом Кеннеди. Он преподавал английский, а я отвечал за театральную постановочную часть. С ребятами мы ставили классику английской литературы «Рики-Тики-Тави». Киплинг замечателен тем, что поднимал серьёзные темы, но при этом давал возможность поиграть зверей, поделать наблюдения за ними. Это же экшн, боевик про то, как мангуст победил змея. Плюс, конечно, язык произведения красивый и достаточно простой, адаптировать, упрощать его не надо.
Несмотря на то, что у детей был разный уровень знания языка, на занятиях мы старались общаться исключительно на английском и, если кто-то что-то не понимал, не переводили на русский, а находили в английском синонимы или объясняли слово фразой из более простых слов. Это очень сильно замедлило постановочный процесс, но именно так дети погрузились в языковую среду.
Думаю, люди, сумевшие совместить увлечение с заработком, по-настоящему счастливы. И ты, наверняка, знаешь, как это сделать. Поделись секретом.
Всё, что касается актёрской деятельности и заработка — очень сложная и нестабильная история, если ты не сидишь на зарплате в большом государственном театре федерального значения.
У меня проектная работа: тружусь — получаю гонорар, заболел или спектакль отменили — остаюсь без денег. Спасают съёмки, педагогическая деятельность. Бывает, сидишь без работы месяц, а потом предлагают три проекта одновременно. И мучает лишь один вопрос: когда ты будешь спать? Но в бой идёшь всё равно.
Работа в небольших, «полуподвальных», театрах, конечно, строится на энтузиазме, а не на финансах. Съёмки же хорошо оплачиваются, но они нестабильны. Особенно приходилось выживать в пандемию — тратил то, что успел накопить.
Зиновий Корогодский говорил, что театр — это езда на велосипеде. Пока крутишь педали — едешь. Нужно постоянно ходить на кастинги, поддерживать связь с кастинг-директорами, режиссёрами, продюсерами, коллегами, постоянно совершенствоваться.
Про что же тогда, на твой взгляд, театр? Зачем он нужен?
Про общение — артистов с артистами, артистов со зрителями, зрителей друг с другом — после спектаклей: в фойе, барах, на улице. И это самое, самое ценное. Хочется, чтобы разговор не прекращался, несмотря ни на что, и театр жил. А для этого нужно общаться друг с другом.
