Алексей Артемов
«Между традицией и экспериментом: Алексей Артемов о современном театре»
Алексей, что для вас значит быть свободным художником, как это отражается на вашем творчестве?
Для меня это возможность не ограничивать себя форматами и жанрами. Я одинаково увлечён и классическим театром, и экспериментальными перформансами, и преподаванием. Свобода — это ответственность перед собой: если чувствую, что проект созвучен моим принципам, я в нём участвую, будь то иммерсивный спектакль или сериал.
Вы – действующий актер театра «Нити». Что, на ваш взгляд, главное должен узнать и почувствовать зритель, посмотрев спектакли?
В «Нитях» мы исследуем человеческие связи — как они рвутся, сплетаются вновь, как меняют людей. Зрителю важно уловить эту хрупкость и силу одновременно. Не даём готовых ответов, но создаём пространство для размышлений. После хорошего спектакля человек должен задать себе вопросы, которые раньше не приходили ему в голову.
Актеры относятся к ролям как к детям. И все-таки, какие перфомансы или спектакли в вашей карьере вы считаете наиболее значительными?
Особенно дороги «Вишнёвый сад» в формате перформанса и «Don’t go» в «Fired man production». Первый — потому что мы переосмыслили Чехова через призму современности, второй — из-за невероятной энергетики площадок, где его показывали (от БТК до Александринки). А ещё — «Я, ты, она»: это был вызов, первый в России фиджитал-опыт, где зритель становился соавтором.
Первое в России кросс-культурное фиджитал-событие не прошло без вашего участия. Как вы взаимодействовали с аудиторией в иммерсивном спектакле «Я, ты, она»?
Мы стирали границы: часть зрителей была в зале, часть — подключалась онлайн. Приходилось одновременно чувствовать «живую» реакцию и работать с цифровыми технологиями. Ключевое — импровизация. Например, в какой-то момент я ловил взгляд человека через экран и понимал, что нужно изменить интонацию. Это как танго на расстоянии.
Вы заняты в перфомансе-ретроспективе «Бродский/Кино». Насколько вам близко или наоборот сложно, непонятно творчество поэта?
Бродский — это лабиринт. В проекте мы соединяем его тексты с визуальными образами, и иногда строки обретают неожиданный смысл. Мне близка его мысль о свободе, но некоторые стихи приходилось «проживать» неделями. Особенно сложно было работать с «Колыбельной Трескового мыса» — там такая глубина одиночества, что эмоционально это непросто.
Наверняка случается, что спектакль идет не по плану. Как справляетесь с такими ситуациями?
Однажды в «Don’t go» отказала техника, и мы играли без света и музыки. Зрители даже не поняли, что это форс-мажор — настолько органично встроилось в концепцию. Главное — не паниковать. Театр живёт в моменте, и иногда ошибки рождают новые смыслы. Но, конечно, за кулисами после такого — литры валерьянки (смеётся).
У вас были съемки в короткометражных фильмах. Насколько сложно или наоборот легко в таком кино раскрыть образ героя?
В коротком метре нет времени на раскачку. Например, в «Огоньке» мой герой должен был за 15 минут пройти путь от отчаяния к надежде. Это как сыграть целую жизнь в одном эпизоде. Зато такой формат учит точности: каждое движение, взгляд, пауза работают на характер. Кстати, этот фильм попал на «Золотого орла» — для меня было неожиданно и приятно.
Вы преподаете актерское мастерство. Какие методы кажутся вам наиболее эффективными?
Важно сочетать классику (Станиславского, Чехова) с современными практиками. Например, на занятиях мы часто используем перформативные техники: просим студентов выразить эмоцию через движение, а не текст. Или даём абсурдные задания — сыграть стул или ветер. Это раскрепощает. Главное правило: «Не играй, а будь». Даже если это монолог Гамлета — ищи личное.
Кажется, театр в последнее время претерпевает изменения. Какими вы их видите изнутри, что вас радует или наоборот беспокоит?
Радует, что театр становится ближе к людям: иммерсивные проекты, site-specific, коллаборации с digital-художниками. Беспокоит, что иногда форма затмевает содержание. Зритель может уйти с красивого, но пустого спектакля. Искусство должно задевать, а не просто развлекать. Кстати, пандемия дала толчок hybrid-форматам — это перспективно.
Как вы относитесь к коммерциализации искусства?
Искусство должно кормить художника, но не съедать его. Когда проект делается «под запрос» — это нормально, если не предаёшь себя. Я, например, снимался в «Купчино» — это коммерческий сериал, но мой герой получился живым. А вот если творчество превращается в конвейер… Впрочем, даже на «фабрике» можно делать честные вещи — вопрос мотивации.
Какой самый важный урок вы извлекли из своей карьеры?
Быть гибким, но не гнуться. Можно играть в андерграундных перформансах и коммерческих сериалах — главное, не врать себе. И ещё: театр (и жизнь) — это про взаимодействие. Самые сильные работы рождаются, когда все — от осветителя до режиссёра — дышат в одном ритме. Это как джаз: ты одновременно солируешь и поддерживаешь других.
Фотографии взяты из соцсетей героя.
